Дорога - Страница 41

Высокий попытался было уйти в сторону, споткнулся и, чудом удержавшись на ногах, выбросил левую ступню, целясь противнику в пах. В ту же секунду его одежда превратилась в бетонный панцирь, а из татами поползли липкие нити, охватившие лодыжки нарушителя. Увлекшийся крепыш уже налетал на парализованного партнера, но невидимый поводок натянулся и оттащил его к краю татами.

– Хансоку-чуй! – громко объявило табло. – Сикаку! Дисквалификация!…

И на нем появилось условное обозначение запрещенного приема.

Бергман встал из-за стола и медленно прошелся в узком пространстве между столами судейской коллегии и возвышением, где сидели спортсмены и представители команд.

«А на улице, наверное, снег сейчас идет, – думал Бергман. – Тихий, ласковый… Вот странно – вроде почти тропики, а снег… Климат, что ли, меняется? И города далеко… города…»

О городах вспоминать не хотелось. Бергман перевел взгляд на ровные ряды скамеек и подмигнул скуластому хмурому парню в черном халате. Это был его ученик. Хороший парень, и техника нормальная, и психика в порядке, а чемпионом ему не быть. Злости не хватает, холодной упрямой злости… Не научил, значит… не сумел…

Бергман повернулся и пошел обратно. На татами уже вызывалась следующая пара, когда он споткнулся о приставной стул и увидел сидящего в проходе пожилого – очень пожилого – полного человека в заношенной ветровке. Сначала Бергман не узнал его, а потом узнал и долго стоял молча, чувствуя себя мальчиком.

– Здравствуйте, Мияги-сан… – тихо сказал Бергман. И поклонился.

– Здравствуй, Оскар, – улыбнулся человек и неуверенно, даже робко огляделся по сторонам. – А я вот, как видишь… Пригласили, а регистрационный код выписать забыли. Ты же знаешь, я редко выезжаю… А тут думаю – поеду, неудобно… Приехал, а они мне говорят, что я умер. У них так в картотеке записано. С машиной не поспоришь… Умер – значит, умер. Уезжаю завтра…

– Как же так, – растерянно начал было Бергман, – Мияги-сан, вы им скажите, они же про вас только в книжках, да и то не все… вы же…

– Спасибо, Оскар, – снова улыбнулся человек. – Хорошее у тебя сердце… Зря ты тогда ушел от меня, Бергман-сан, чемпион, заслуженный тренер, 7-й дан Сериндзи-рю…

Он встал и легко поклонился Бергману. Сзади зашикали, и Мияги повернулся, извиняясь. Краем глаза Бергман видел, что на них уже смотрят из-за судейских столиков, и седой Ван Пэнь возбужденно шепчет на ухо толстому Вацлаву, бледнеющему и озирающемуся по сторонам.

В проход влетел разъяренный представитель команды, плюхнулся на стул Мияги и стал что-то громко доказывать судье-информатору. Бергман узнал его. Это был представитель Евразийской региональной сборной, куда входил высокий юноша, дисквалифицированный в прошлом поединке.

Мияги осторожно тронул его за плечо.

– Это мой стул, – сказал Мияги. – Но если вы хотите…

– Убирайся к дьяволу! – не оборачиваясь, заорал представитель. – Не видишь, люди делом заняты…

– Люди… – усмехнулся Мияги, и Бергман замер в предчувствии страшного. – Здесь машины делом заняты. А люди для них дерутся. Вещи следят, контролируют, стравливают, разводят – а люди дерутся…

Представитель начал оборачиваться, недобро щуря глаза.

– А что касается дьявола, – продолжал Мияги, – так я к нему уже убрался… Та же машина и отправила. С легкостью…

Звонкая пощечина разнеслась по залу. Мияги отшатнулся, хватаясь за щеку, и Бергман прыгнул вперед – но опоздал. Вся судейская коллегия была уже на ногах. Десяток рук вцепился в белого, как кимоно, представителя, кулак Вацлава уже завис над его головой, старый Ван Пэнь прорывался поближе, опрокидывая столики, а сбоку набегали, спешили Экозьянц, Ли Эйч, всклокоченный Эйхбаум…

Часть спортсменов Регионалки ринулась с возвышения на помощь своему представителю, и Бергман с ужасом подумал о том, что будет, если эти крепенькие самоуверенные мальчики… Он с интересом обнаружил, что успел сбросить пиджак и прикидывает расстояние между собой и ближайшим парнем, непозволительно выпятившим подбородок, а дряхлый сонный Ван уже запрыгивает на стол, сжимаясь в страшный воющий комок с дикими, тигриными глазами…

– Извините, – сказал Мияги, и все как-то сразу стихло. – Это я виноват. Я сейчас уйду, и все будет в порядке. Собственно говоря, я уже умер, так что вам не на кого обижаться…

Он прошел между застывшими людьми, неловко толкнул дверь левой рукой, и она захлопнулась за его выцветшей ветровкой.

– Я учился у него, – задумчиво сказал Бергман, глядя вслед ушедшему.

– Я учился у него, – повторил маленький Ли Эйч, поправляя бабочку.

– Я учился вместе с ним, – сказал Ван Пэнь, старея на глазах.

– Позвольте, – удивленно заметил приходящий в себя представитель команды. – Кто это был?

– Это был Гохэн Мияги, – ответил ему понурый Вацлав, с сожалением разглядывая свой кулак.

– Который? – попытался улыбнуться представитель. – Привидение?

– Который на III Играх в Малайзии убил Чжэн Фаня. – Бергман все искал на возвышении своего ученика, искал – и не мог найти…

– Как же, как же… – силился вспомнить представитель. – Писали в прессе… Защитное поле отказало, что ли…

– Не отказало. – Ван Пэнь слез со стола и пригладил остатки волос. – Просто Чжэн оскорбил учителя Мияги, покойного Эда Олди. Прямо на татами.

– Ну и что?

– Ничего. Дело в том, что Мияги пробил защитное поле. Ладонью. Руку после этого пришлось ампутировать. А Чжэн – умер.

* * *

…Когда Бергман выбежал на улицу – там шел снег. Мягкий, бережный, баюкающий снег, и в его пушистых хлопьях далеко впереди мелькала бегущая фигура юноши в черном шелковом халате с развевающимися полами. Юноши, которого Бергман так и не смог научить злости. Вот он у поворота, вот он поскальзывается, падает, снова вскакивает и скрывается за углом, что-то крича вслед…