Потом пришла короткая тишина, и я увидел Город, проступающий вдалеке сквозь невесть откуда взявшийся туман. Мы с Ним знали, что это тоже Отросток, хотя ни разу там не были. Это был Город вещей, их мертвый мир, где все – не для человека, хотя и предназначалось для него… Отточенная сталь вместо прокладок на дверях вагонов, авторучки-вампиры, брачные бои автобусов, дома-симбионты… Город вырастал из тумана, становясь все реальнее, нависая, и это называлось – Преисподняя…
И тогда я оглянулся – и увидел другой Город. Город, где свободные люди ходят в цирк смотреть на гладиаторов, не способных умереть; где Право на смерть – привилегия, а бессмертие – позор; где Кодекс Веры следит за тем, чтобы вещи не перешли порога одушевленности, а люди – порога человечности, и люди топчутся на этом пороге, любуясь чужим моментом Иллюзии. И это тоже был не рай…
Тогда я посмотрел вокруг и увидел, что остался один. У Даниэля была оторвана рука, и он лежал без сознания. Арсен смотрел на меня снизу вверх, лицо его было землисто-серым, – извини, Андрюша, ухожу, ты уж как-нибудь один… А у Рыки осколками были перебиты три лапы из четырех, и он стонал почти по-человечески, глядя в небо большими печальными глазами.
На этот раз они шли цепями. Патроны у меня кончились, но это уже не имело значения. Больше ничего не имело значения. Нина с Виталькой, наверное, уже в лесу… Это хорошо. Все.
И тогда Он сказал Мне: «Пора».
Я и сам знал, что пора. Во мне не осталось ничего, даже страха. А у него еще что-то осталось, но совсем не страх – он даже хотел ЭТОГО, и торопил меня…
И тогда Я сказала Ему: «Пора…»
Я шел умирать.
МЫ шли умирать…
…Отросток работал исправно. Четверо людей, вошедшие в его ткань, отчаянно метались в поисках ускользающего выхода, Некросфера жадно всасывала стократно усиленную тягу к жизни, которой должно было хватить надолго. Она потребляла импульсы чужой агонии, превращая дни и часы людей в годы и десятилетия собственного призрачного существования, создавая то, чем не обладала сама: волю к жизни и, как следствие – потребность в развитии.
Ад обретал плоть и кровь. Новые щупальца-отростки уже ползли в иные измерения, сминая время, присасываясь к пространству, стабилизируя систему, самой сутью которой являлась нестабильность.
Постепенно Отросток стал действовать избирательно – самое сильное стремление к существованию излучал один из избранных людей, и оно обеспечивало не только его собственную жизнь, но отчасти и жизнь его спутников – обеспечивало жизнью, дорогой, адом…
Остальные должны были умереть. На самом деле они должны были умереть еще в начале, разбиться на повороте – если бы не вмешательство Отростка… Но не стоит столь резко менять прошлое, пока его полностью не поглотила расширяющаяся Некросфера. Пусть умрут. А потом пусть умрет и самый сильный. Найдутся другие, обязательно найдутся, уже нашлись, а пока…
Пока невидимые вихревые структуры Отростка жадно пульсировали, передавая последние судороги умирающих, обреченных – жуткая искаженная реальность предусмотрела все…
Кроме того, чего она предусмотреть не могла!
Человек, питавший своей волей Ад, встал с земли, и вместо истошного внутреннего вопля «Жить!», так нужного Некросфере, в распахнутые каналы Отростка ударила торжествующая и неукротимая радость надвигающего конца, радость долгожданного и освобождающего Права на смерть!…
Те, которые Он, нашли свое Право.
Спрессованная некротическая волна прогрохотала по вибрирующему Отростку, хлынув в ядро Некросферы, мгновенно войдя в резонанс с ее структурой, сотканной из смерти – но не из жизни. Сладостный и гибельный озноб сотряс реальность будущего – и начался распад! Право на смерть отказывало Аду в праве на жизнь…
С грохотом рушились столпы и опоры цивилизации оживших вещей, превращались в ничто века и события, очистительные ветры выли над измученной Землей, сметая настоящее, продувая прошлое, вытряхивая время и пространство… Некоторые очаги Некросферы еще держались, отгородившись от волны саморазрушения защитными барьерами, но из прошлого уже надвигалась полоса отрицательной вероятности – история лавинообразно менялась, от каждого узлового пункта в будущее ползли вариантные линии, и остатки Некросферы захлебывались в их потоке…
Будущее становилось чистым листом бумаги. На нем можно было писать заново.
…Я стоял и смотрел на лес и дачные домики, и на вылезающее из-за горизонта пухлое розовощекое солнце, а за спиной у меня было море, и солнечные блики прыгали по слегка покачивающейся поверхности, а под ногами тянулся пустынный песчаный пляж…
А перед глазами у меня бежали цепи солдат, бежали, подергивались рябью, исчезали… снова бежали… Рядом на песке лежал Арсен, и Даниэль с Рыки, чуть поодаль торчала наша машина – с выбитыми стеклами, дырой в крыше, пробоинами, но с видом гордым, независимым и еще вполне пригодным для езды. По пляжу к нам спешили Нина с Виталькой, рука у Даниэля оказалась на положенном ей месте, да и Арсен был в порядке, только без сознания.
Мы с Ним знали, что это означает. Момент Иллюзии. Последняя судорожная флюктуация умирающего Ада…
– И ничего не последняя! – послышался слева от меня сердитый скрипучий голос. – Последняя – это я.
Атмосферный Череп выкарабкался из песка и подплыл к нам.